Гзумгарайский сыр - Страница 4

– Говорят, – словно не услышав последней реплики маленького тана, продолжил чернобородый, – что на борту галеона находится бесценное сокровище.

– Тс-с-с! На костер захотел?! – Диего не смог сдержать ухмылки, увидев, как исказилось при этих словах лицо чернобородого. – Тс-с-с! Щас кликну сражу и у-у-у…

Чернобородый начал было вставать, но Раскона цепко – разумеется с поправкой на выпитое, – ухватил своего собеседника за рукав и притянул к себе.

– Хочешь узнать о сокровище? – нарочито громко прошептал он. – Хе-хе. Величайшее сокровище, легендарное сокровище… говорят, никто кроме язычников не видел его доселе. Кроме Альвареса, да… Когда Альварес впервые пришел к королю язычников, то увидел его… – Диего покачнулся. – Большой камень, больше, чем сердце горного тролля. В навершии посоха владыки дикарей. А неделей спустя, когда тан со своими людьми предательски напал на дворец, посоха в нем уже не было. – Раскона покачнулся вновь, и в этот раз только поддержка чернобородого удержала маленького тана от падения со стула. – Дворец был полон сокровищ, да… золото, изумруды. Но Альварес жаждал большего. Он велел пытать всех, всех, кто мог знать о камне… только признания их оказались ложью, боль развязала язычникам языки, хе-хе, но не вложила в их головы тайное знание. Камень, Око Дагна, как они его называли… пропал, исчез, так. Многие, хе-хе, не верят, что он был вообще. Хе-хе-хе, то-то удивились бы они, подняв крышку зеленого сундучка…

– Тан!

Окрик от входа хлестнул по таверне ничуть не хуже кнута. Чернобородый вскинул голову, заглядывая через плечо маленького тана, выпучил глаза, отшатнулся и вмиг растворился в толпе.

– Мой тан!

– Брат, ой, то есть братья Агероко, – приветственно взмахнул кружкой Диего. – Как я вам рад. Сейчас угощу вас п-превосходнейшим вином… и п-познакомлю с моим новым дру… проклятье, куда он делся?

– Вам не следует оставаться здесь, мой тан.

– В самом деле? Честно?

– Нам надо уйти.

– Уйти? – недоуменно переспросил Раскона. – Куда? Зачем?

– Пойдемте. – Согнувшись, монах подставил плечо, на которое Диего оперся, вернее, повис, едва доставая до пола носками сапог.

– И-ик!

Той же ночью

– Думаю, вам лучше отпустить меня, брат.

Две сотни шагов свежего ночного воздуха оказали воистину волшебное действие на маленького тана. По крайней мере, голос его вернул себе прежнюю четкость.

– Уверены?

– Уверен в том, что если не отпустите, меня вытошнит прямо на вашу рясу, брат Агероко. Новую, заметьте, рясу.

Монах фыркнул, перехватил маленького тана за бока и осторожно установил его на четвереньках перед лопуховым кустом.

– Значит, противоядие сработало, – задумчиво произнес он.

– Частично, у-у-у… – окончание фразы Диего растворилось в звуках, поименовать которые иначе как утробные было бы весьма сложно. – Знали б вы, брат, что за дрянь этот клятый отвар «золотого ястреба»…

– Догадываюсь, – монах вздохнул. – Мне долго пришлось объясняться с братом Гильремо. Он был весьма… обескуражен вашей выходкой, мой тан.

– Столько вони из-за собаки еретика…

– Эта собака…

– …виновата во всем, что прохрипел на дыбе ее хозяин. Довольно, брат Агероко! У нас хватает своих забот!

– Много вы успели выболтать?

– Не так чтобы очень, – Раскона яростно потер шею. – Проклятые москиты…

– И что же теперь?

– Ничего. Отплытие, как и планировалось, завтра. А сейчас, брат, живо взвалите меня обратно на плечо!

– Вы все еще не можете идти, мой тан? – озабоченно спросил монах.

– Могу. Но пусть лучше наши новые тени в конце улицы пребывают на сей счет в заблуждении как можно дольше.

– Сколько их?

– Не меньше восьми.

– Многовато.

– Могло быть хуже. Брат Агероко, – неожиданно произнес маленький тан, – как у вас обстоит дело с пением?

– Увы, Великий Огонь не наградил меня сим талантом, – вздохнул монах, – сочтя, видно, что прочих его даров и без того довольно.

– Очень хорошо, – кивнул Раскона. – Чем немелодичнее вы будете орать, тем лучше! На счет три… раз, два… Когда мы приплывем к белым скалам!

– Назад, к белым скалам, – подхватил монах. – К нашим родным скалам!

– В рваных камзолах и золотых цепях, ой-йе, с дырявыми карманами, что набиты самородками… проклятье, как там дальше?!

– Я тоже не помню!

– Вот гадство… а что помните?

Монах задумался.

– Тан Хон-Гиль-Кон собирал в поход, – затянул он, – эскадрон малаширских гусар. Тан Хон-Гиль-Кон был бабник и мот, казну полковую…

Кортик был направлен умелой рукой и запросто мог бы вонзиться в намеченную цель – спину тана Расконы чуть пониже левой лопатки. Мог бы – если б не сгорел в заботливо выставленной братом Агероко «огненной кольчуге» второго уровня.

– Бей! Бей их!

– А-а-а-а!

Последний вопль издавали четверо бандитов, в которых били срывающиеся с рук монаха трескучие рыжие молнии – там, где эти молнии касались одежды или плоти, вспыхивало пламя.

Еще один разбойник упал навзничь, получив пулю прямо в лицо. Оставшиеся пятеро…

– Вы же сказали, что их восемь!

– Я сказал «не меньше восьми»!

– А-а, каналья!

Возглас монаха предназначался ловкому разбойнику, сумевшему не просто уклониться от брошенного Агероко заклятья, но и ударом каблука вышибить из дороги добрых полпуда песка, большая часть которого угодила прямиком в глаза монаха.

Правда, мигом позже не успевший вскочить разбойник оказался пришпилен к дороге шпагой Диего, но четверо его друзей…

Точнее, трое, мысленно поправился маленький тан, глядя, как четвертый бандит – каррасец, судя по длинным усам и вышитой безрукавке, – роняет шпагу и пытается ухватить захлестнувший его шею кнут.